Дети Силаны. Паук из Башни - Страница 180

180

К тому моменту, как я закончил распределение солдат по дворцу для установления полного контроля над территорией, а также организовал транспортировку раненых в захваченную нами больницу, единственную из семи столичных больниц, которая относительно уцелела, Ганцарос уже вел допросы в покоях, совсем недавно принадлежавших принцу.

– Ганцарос!

Он стоял ко мне спиной в окружении Опустошителей. В сторонке его же солдаты заворачивали в бесценные ковры тела.

– Кузен? – Ганцарос распрямился и обернулся в мою сторону. – Рад видеть тебя живым и невредимым, кузен. Луна хранит тебя.

Его руки до середины предплечий были покрыты темно-красными, практически черными потеками крови. Тускло блестел нож для срезания кожи.

– Ты… убил махараджу?

Мой кузен беззаботно улыбнулся и пожал плечами:

– Как и было приказано.

– А эти?

Я указал на три тела, лежащих слева. Ими никто не занимался, а руки мертвецов были истерзаны, и они, кажется, уже потеряли слишком много крови, чтобы можно было верить в возможность спасения.

– Ближайшие слуги. Видишь ли, дорогой кузен, я перерезал глотки этому жирному дураку, его уродливой жене и трем их безмозглым дочкам. Но мальчишки-наследника нет. Нигде. Опустошители прочесали весь этот дворец, перетаскали сотни трупов. Нигде, ни среди живых, ни среди мертвых. Командованию не понравится такой доклад.

– И ты решил начать пытки, вместо того чтобы позвать меня? Чем ты думаешь, кузен, задницей?!

Он простодушно усмехнулся и пожал плечами. А потом почесал нос, оставив на нем красное пятно. Тошнотворное зрелище. Его солдат такое обращение к Ганцу разъярило, они уважали и боялись полуполковника л’Мориа и готовы были сами броситься на меня, в то время как их любимый командир принимал мои оскорбления, словно мягкие добрые укоры. Будь на его месте другой тан, я был бы вызван на дуэль. Но Ганцарос всегда меня любил, хотя природу этого его отношения я никогда до конца не понимал.

– Они всего лишь животные, – сказал он искренне и совсем беззлобно, – которые пошли против священной воли Императора. Их следует уничтожить. Всех до единого. А потом сжечь их тела, их жилища, их книги и храмы, чтобы придать забвению все, говорящее об их существовании. И так со всеми, кто пытается стоять против мескийского владычества.

– Бывают убийства необходимые, нужные и ненужные. На первые мы должны быть готовы всегда, вторые мы должны совершать, если нет иного пути. Но мы никогда не должны опускаться до третьих, полуполковник! Я снял перчатки: – Отойди.

– Пожалуйста, кузен, прошу. Если твой Голос нам здесь не поможет, то, пожалуй, уже ничто не поможет. Эта обезьяна не сказала ни слова, с тех пор как я начал. Только скулила. Я влил в него, пожалуй, литр умственного расслабителя. Без толку.

На стуле, привязанный к нему веревками, сидел мужчина неопределенного возраста, с гладко выбритым черепом, растрепанными усами и короткой, слипшейся от влаги бородой. По его морщинистому лицу стекали капли пота и крови, в прикрытых глазах царила туманная пелена муки. Кожу на лбу пересекала длинная резаная рана, кровь из которой залила все лицо.

– Это тоже твоя работа?

– Нет. Он был таким, когда мы его нашли. А вот все остальное – я.

Похоже, что Ганцарос гордился собой. Предплечья несчастного малдизца были густо покрыты кровоточащими ранами. Ганцарос не делится ни с кем соображениями, которыми руководствовался, творя такие зверства над пленными. И ни у кого не находилось достаточно храбрости, чтобы задавать ему вопросы.

– Вызовите медика.

– Кузен, наши медики нужны нашим солдатам.

– Это приказ!

– Слушаюсь, тан полковник! – вытянулся он по струнке.

И снова я не ощутил никакой агрессии. Даже в бою он был невозмутим, как скала, и оттого страшен. Убийцы, не испытывающие эмоций, – самые беспощадные.

– Твои мучения окончены. Твоя верность оценена, – сказал я по-малдизски, – но она нам мешает. Твоя совесть будет чиста, не сопротивляйся.

Я положил руку ему на череп, второй обхватил горло. Несильно, важен контакт.

– А…

– Тихо…

– Горлохват! – Малдизец вскинул голову, посмотрел мне в лицо и закричал: – Нет! Нет-нет-нет! Уйди от меня! Отойди! Отпусти меня!

– Да успокойся же ты!

– Нет! Ни за что!

Он дернулся так резко, что рухнул на пол вместе со стулом и захрипел, забулькал.

– Поставить на место!

– Мой тан, – растерянно обратился ко мне один из Опустошителей, – он откусил себе язык!

По бороде пленника текла густая черная кровь, и окровавленный кусочек блестящей плоти вывалился наружу.

– Головой вниз! Не дайте ему захлебнуться! Ваты! Спирта!

Я достал револьвер, опустошил барабан в окно, а затем, ломая зубы, затолкал раскаленный ствол в рот малдизцу. Вой, переходящий в визг, шипение и запах жарящейся плоти. Рану я прижег, кровотечение остановилось.

– Ты… ты… Кровь скрыла глаз Санкаришмы на лбу, и Ганц не убил тебя сразу… Ты не был слугой…

– В тот же день вы пришли ко мне и провели-таки свой допрос. Каково было мне, когда я понял, что для этого вам не нужно получать вербальные ответы! Я был в ужасе! Я зря откусил себе язык! Мне рассказывали о вас, тан л’Мориа. О Горлохвате, который может вытягивать ответы даже из самых верных! Потуги того живодера были смехотворны, я был уверен, что умру прежде, чем он сможет достаточно меня измотать! Я был счастлив!

Он говорит правду. Более того, каждое его слово – это страшный удар по мне. Эмоциональная экспрессия этого человека зашкаливает, что свидетельствует о серьезных психических проблемах.

180